Знаете, я однажды, очень давно, стал участником торжества в рыбном колхозе. В Кодаке это было, за аэропортом Днепропетровска селение такое есть козацкое.
Ловили рыбу - очень рано утром. Тянули сети, а в них все коропы да коропы... Огромные такие карпы.
Во-о-от такие, видите? Чешуя она чего стоит! Во-о-т такая!
Да.
Так у тех рыбаков было правило. Не начинать день без ухи. А если еще вернулись с ранней рыбалки, продрогшие, промокшие, усталые - на берегу непременно должен быть приготовлен казан, с уже кипящей водой.
Незыблемое такое правило было.
Еще было правило - наловить ершей для ухи.
И окуньков.
И, непременно - судака. Или двух. На казан, примерно, литров в десять.
А бригада была из 5-6-ти человек, если мне теперь память не изменяет.
Так вот, один спец отправлялся непременно за судаком. И, что меня удивило - с удочкой.
Нет, чтобы сеть еще одну поставить.
Все из сетей выпутанное - карп, в основном - промыслового значения рыба - почему-то в ухе не использовалось.
По дороге к сетям, установленным с вечера, в двух разных местах на реке сбросили по "экрану".
Такое приспособление рыбацкое. Сверху планка, снизу металлический прут, между ними сетка. Два таких экранчика сбросили, на разную глубину, а может и 4-ре - кто ж упомнит, это ж больше 30 лет назаd уже было!
А вкус той ухи до сих пор у меня во рту чувствуется, прямо сейчас вот, как пишу вот это.
Взять, что ли, выпить чего?
Да, уж...
Воспоминания одолели.
Ну, и на обратном пути с уловом, эти экранчики поднимались, и рыбка в них запутавшаяся извлекалась.
В тот раз извлечено было штук 15 ершей, величиной с ладошку, и 7-8-мь окуньков, чуть по-более.
На берегу, у кипящего на костре казана, в лучах зари, сидел рыбак, отряженный накануне за судаком, неторопливо попыхивая папиросой.
-Ну, що? Прыйшов?
-Прыйшов.
-Зпиймав?
-Зпиймав.
-А дэ вона?
-А осё. У трави лэжить.
После этакого многозначительного диалога из сумрака прибрежных зарослей извлекли судака... С метр длинною...
Потом еще одного... Такого же...
Рыбак, их доставивший, в ответ на дружные одобряющие возгласы только очередной раз папиросой пыхнул. О нем ходила слава, что судака он ловит всегда, в любое время дня и ночи, зимой и летом, осенью и весною, в жару и в холод, в снег и в дождь. Секрет мастерства его оставался нераскрытым даже его соратниками по артели. Вот нужен судак для ухи, он идет, и его ловит. И все тут.
Необъяснимый феномен, непостижимая тайна...
Далее события развивались стремительнейшим образом.
Ерши были отделены от окуней, и, как есть, не чищенными и не потрошенными отправленны в кипящую воду.
У меня слегка мороз по коже пробежал, когда я увидел, как некоторые из них, почуяв воду жабрами, пытались плыть, а некоторые даже выпрыгнуть. Но все окончилось в считанные секунды...
Рядом рыбаки ловко и умело, быстрыми, отработанными годами движениями, переданными им предками по наследству, чистили окуней и судаков, всесело друг с другом перекликаясь. Другие из лодок доставали вилами улов, грузили его в глубокие корзины. Медленно, в своей царственной красе, из-за холмов на противоположном берегу реки выплывало солнце. Начинался новый день, который я до сих пор забыть не могу, и при каждом случае варки ухи за здоровье тех рыбаков пью...
И вот, окуни и судаки очищенны, судак нарезан порционными кусками, окуни лежат целиком.
Ерши почти разварились. Кипели они минут двадцать, не менее. Необходимо в так называемой "первой" рыбе выварить все то, что для последующих "второй" и "третьей" рыбы необходимо. Поэтому для "первой рыбы" и берутся ерши, они коститстые, колючие, в их плавниках содержится много желатина и прочих веществ полезных. Я так думаю. Иначе почему бы так всегда делалось?
После этого сетчатым ковшиком ерши из казанка были отловленны, и вслед за ними в наваристый кипяток немедленно отправленны окуня.
Ершей же откинули на маленький раскладной столик, расположенный рядом, к великому неудовольствию кота, тут же ошивавшегося, рыбьим потрошком пред этим лакомившимся.
Урча, и поднимая на загривке шерсть, он явно давал понять, что готов выскочить на стол, и немедленно расправиться с варенными ершами.
Рыбацкий такой кот был. У берега жил. Ничей. Колхозный.
Рыбаки его всегда уловом подкармливали, и он безбедно на рыбьих потрохах жирел, считалось даже признаком удачи, ежели он с вечера провожал лодки, отправляющиеся ставить сети.
Расправиться же с ершами на этот раз ему не дали, и вот почему.
Окуньки в заварку ершовую отправлены, вброшена а-а-громных размеров луковица (или две), кот урчит, шерсть дыбом поднимает, солнышко уже на три четверти из-за холмов выкатилось.
Под урчание кота, один из рыбаков начинает очень острым ножом ловко вскрывать брюшки ершам, из которых извлекается бесподобнейшая икра...
Не могу вам сейчас сказать, сколько ершей было с икрой, но икры, на мой взгляд, было достаточно для дальнейшего продолжения процесса.
Икра была аккуратно отделена, и отложена в соответствующую посудинку, под неодобрительное ворчание кота, естественно. Впрочем, судя по всему, к его препротивнейшему норову все уже здесь привыкли, так что обстоятельство сие ни в коей мере не омрачало плавного течения Праздника Улова.
Итак, икра покоится на сторонке, окуни варятся в ершовом наваре.
Как долго?
Я забыл.
Скажу вам честно.
Но по моему опыту - вторая рыба, если она предназначена для еды, и не только коту, варится не более 5-ти минут. Свежая рыба, естественно. Или предварительно размороженная.
Поверьте мне на слово.
Не пожалеете.
После сего, вторую рыбу так же аккуратно рыбаки отловили сетчатым ковшиком, и отложили на сторону, посолив крупной солью и поперчив свежемолотым черным перцем.
Здесь же, как из-под земли вырос еще один рыбак.
По всей видимости он направлялся к нам из прибрежной хижины. В ведре, которое он нес, была очишенная картошка и морковь. Кто её чистил, и с соблюдением ли всех рыбацких канонов я вам сказать сейчас не могу. Но факт есть факт - картошка и морковь была ввержена в ершисто-окунисто-кипящую купель сразу же вслед за окунями.
После этого рыбаки минут 15-ть молча курили, щурясь на восходящее солнце, изредка обмениваясь короткими фразами. В продолжении всего этого времени, тот, который судаков принес, молча сидел у костра, погрузясь в медитацию. Приятно было видеть эту фигуру пожилого, седоватого, слегка ссутулившегося мужика, главный компонент к ухе доставившего, и, как казалось, никакого участия более в процессе не принимавшего... Подле него восходило солнце, хлопотали его товарищи, рождался новый день, урчал кот, а на лице его было полнейшее выражение удовольствия и покоя. Лицо его выражало такой покой, такое умиротворение шло от его уравновешенных, неспешных движений, что хотелось, находясь рядом с ним, обо всем забыть, ни о чем не думать, воссоедениться с Днепром, Восходом Солнца, стать былинкой, несомою этим легким утренним ветерком по украинским степям, и никогда не возвращаться в зовущую суету городов, не растворяться среди бесконечно шумящей и спешащей толпы, стать частицей этого утра, и этих ив, плавно покачивающих своими кудрями в лучах утреннего солнца, распылиться пыльцою цветка среди шелеста прибрежных трав...
Жаль, с годами все реже встречаю я таких Людей...
И вдруг - он ожил.
-Рыбу пора класты, - многозначительно изрёк он.
Как будто перед этим речь вовсе о рыбе и не шла. Как будто её и не существовало.
Ну, вот, кипела себе вода, и всё. И ничего более.
Рыбаки встрепенулись, обернулись, и вместе с кусками порционно нарезанного судака в уху добавили немного лаврового листа и несколько стручков красного, ядренного, безподобно "горячего" перца, на прибрежных рыбацких огородах взращенного...
Еще через две-три минуты уха была сдобрена горстью, или "жменею" - как говорят местные рыбаки, потомки Запорожцев, - мелко порезанной петрушки, молодого укропа, молоденьких зеленых стеблей чеснока и лука.
Через минуту добавлена ершовая икра.
Еще через минуту куски судака отловленны, и отложены на сторону. Уха с костра снята, казанок накрыт крышкою, и на все сооружение сие накинута куфайка.
Бушлат этакий, с некоторыми отличиями национального покроя, носимый зимой и летом, в стужу и в жару, местному населению костюмы от Версаче заменяющий.
Еще минут десять потомки Запорожцев молча курили.
В это время неспешно подтянулись те, кто занимался отгрузкой улова...
Несколько взаимных дружеских "подколок", на которые человек, новый в их обществе, пожалуй, обиделся бы до смерти, или, чего доброго, вызвал бы на дуэль, позволь тому закон и общественное мнение...
И вот, все уселись в круг.
Поймавший судаков встает...
В его руке огромный половник, ему передают незатейливого дизайна алюминиевые миски армейского образца. Бока на некоторых вмяты, и невольно думается, что с этими мисками их далекие предки на турецком берегу похлебки хлебали, после очередной разборки с ханом...
Уха разливается по мискам...
Неизвестно откуда появившиеся деревянные ложки передаются по кругу вместе с мисками...
Никто не ест...
Ждут...
Поймавший судаков, выпрямившись во весь свой - на удивление - высокий рост, оборотясь к востоку, осеняя себя широким крестным знамением, вдохновенно изрекает:
-Отче наш! Иже еси на набеси...
Нэхай будэ воля Твоя...
Рыбаки, крестясь, кланяются...
После молитвы садятся на траву.
Тихонько булькает наливаемая в чарки живительная влага.
Размеренно чокаются.
Пьют.
Закусывают дымящейся ухой, ухмыляясь в усы, крутя головою, и нахваливая:
-Эх, а добра судачина!
После первой порции ухи, в опустевшие миски кладутся окуни. Заливаются ухой...
Кот урчит уже не так яростно. И потрохов рыбьих, судя по всему, наелся, и, видать, еще чего-то, по ходу трапезы, ему перепало.
Солнце стоит уже высоко...
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
